Разное

Детские годы М.Д. Сушкова пришлись на самое тяжелое время в истории нашей страны – Великую Отечественную войну. Ему, совсем еще мальчишке, пришлось наравне со взрослыми работать на полях совхоза «Петровский».
Об этом периоде своей жизни Михаил Дмитриевич написал в книге воспоминаний. Отрывок из нее с разрешения автора публикуется с некоторыми сокращениями.
К печати текст подготовил В. Волокитин.
* * *
Живя в сельской местности, мы рано приучились к труду. Ухаживали за домашним скотом, помогали родителям заготавливать на зиму сено корове (овец содержать запрещали как разносчиков бруцеллеза, а в совхозе была племенная молочнотоварная ферма симментальской породы). Летом 1940 г. я начал работать водовозом, развозил на лошади холодную воду в деревянной бочке для женщин, пропалывавших сахарную свеклу весь световой день при 25-30-градусной жаре. Подъехать нужно было к каждому звену через все свекловичное поле по несколько раз в день. В полдень, когда женщины останавливались на обед, я выпрягал лошадь – она тоже уставала от зноя, а бочку оставлял полную холодной воды, и все подходили к ней по мере надобности. Уезжал я с работы раньше, когда наступала вечерняя прохлада. Так продолжалось все лето…
Такие водовозы были в каждой полеводческой бригаде. К сентябрю надобность в нас отпадала, и мы садились за школьные парты.
Наступил страшный 1941 год. Все предсказания и пророчества сбылись: началась война, фашистская Германия напала на Советский Союз. Что в эти дни творилось, описать трудно. Везде шум, крики, стоны, слезы, истерики. К вечеру 22 июня заработали военкоматы, всех мужчин сразу отозвали из отпусков. Первый приказ народного комиссара обороны был: «Призвать на военную службу по защите Родины мужчин, годных к строевой службе, до 1905 года рождения», то есть до 36 лет, но немцы быстро наступали, увеличился и призывной возраст до 60 лет.
Шел мне в то время тринадцатый год. Из подростков мы сразу сделались взрослыми. Июнь – пора сенокоса, и нас четверых – меня, Виктора Никитина, Николая Суздальцева и Виктора Турочкина – поставили скирдокладами. Сено подвозили женщины на лошадях, а мы метали его в большие стога. Получалось поначалу у нас плохо. Скирды выходили то седловиной, то горбатые, за что нас нещадно бранил помощник управляющего Алексей Тимофеевич Никитин, отец Виктора Никитина (за глаза мы его прозвали дед Никиток). После его отъезда мы принимались за исправление «брака», но делать это было трудно: сено быстро слеживалось и не поддавалось нашим слабым силенкам.
Вслед за сенокосом началась уборка урожая зерновых, и нас перебросили на скирдование соломы (мужчин к этому времени никого не осталось, кроме инвалидов и стариков).
На фронт отправили не только людей, но и исправные тракторы, автомобили и мало-мальски приличных лошадей. Нам остались изношенные поломанные тракторы, неисправные автомобили (всего три штуки на весь совхоз), беззубые лошади, которых забраковали работники райвоенкомата, и рабочие волы – они-то и стали основной тягловой силой на всех сельхозработах.
Скошенные лобогрейками и косами хлеба (рожь, озимая пшеница) после подсушки на валках женщины связывали в снопы и укладывали в копны. Но это не те копны (небольшие кучки), в которые складывается сено. Хлебная копна состоит из 52 снопов и делится на четыре крестца. Крестец складывается из 13 снопов, с каждой из четырех сторон. Три снопа ложатся друг на друга вверх колосьями вовнутрь, а тринадцатый сноп ложится в центре крестца для закрепления. В этом положении снопы хорошо продувались ветром и досушивались солнцем, после чего их складывали в большие скирды или отвозили сразу на молотилку.
Обмолачивали хлеба молотилкой МК-1100 (1100 – количество оборотов молотильного барабана в минуту). Она устанавливалась прямо в поле на хорошо подготовленном расчищенном току. Подгоняли трактор ХТЗ (Харьковского тракторного завода), на вал отбора мощности устанавливали шкив, который с помощью ременной передачи приводил в движение молотилку. Обслуживали ее 50 человек: подвозчики снопов, подавальщики их вверх на платформу молотилки, сборщики зерна и зерноотходов от рукавов, отвозчики соломы от молотилки и скирдоклады. Но главными были три подавальщика снопов в барабан. Это была самая тяжелая работа, с ней могли справиться только крепкие мужчины или физически сильные женщины. Тяжелый развязанный сноп надо было, держа на уровне груди, раздвинуть веером так, чтобы масса его поступала в барабан равномерно и молотилка не захлебнулась.
Работали они по 15-20 минут, сменяя друг друга без остановки молотилки. Когда же в барабан попадала крупная прядь, он сокращал обороты, ремень со шкива трактора соскакивал и работа останавливалась. Пока шла очистка барабана и натягивалась ременная передача, люди немножко отдыхали, пили воду, стряхивали с себя пыль и мякину от колосьев, которая неприятно жгла тело, попадая за одежду. Моя обязанность в этом дружном сплоченном коллективе состояла в том, чтобы на волах с помощью стального каната (троса) затаскивать крупные вязки соломы на скирду, где четыре скирдоклада подгоняли их одну к одной, и получалась огромная скирда.
Весь процесс уборки соломы тоже очень сложный и трудоемкий. Два человека отгребают солому от молотилки и укладывают ее на огромную веревку. Когда соломы набирается много (копна), ее связывают и цепляют за крюк каната, старший скирдоклад кричит: «Пошел!», и волы, за ярмо которых зацеплен канат, тянут вязку наверх. Как только со скирды раздается команда «стой», волы останавливаются, я отцепляю канат от ярма, с другой стороны с помощью привязанной веревки лошадь оттаскивает тяжелый трос на прежнее место, и так целый световой день. В селе со временем никто не считается, особенно во время уборки урожая. Этой работой я занимался два сезона.
Мой старший брат Александр поступил в Воронеже в ремесленное училище. Но началась война, и многие предприятия города эвакуировали в глубь страны. Эвакуировали и РУ-11, в котором учился брат. В начале 1943 г. их досрочно выпустили из училища и отправили на фронт.
В трудах, заботах и учебе мы быстро взрослели. Мама по-прежнему трудилась на свиноферме, а я, как старший в семье, помогал ей во всем. Весной 1943 г. мы получили извещение о том, что мой отец, командир орудия, старший сержант Дмитрий Иванович Сушков погиб 3 марта 1943 г. под Ржевом.